Хе

Хе (или Хех) – абстрактное божество египетской мифологии, ассоциировавшееся с вечностью и безграничностью. Хе являлся олицетворением бесконечности и бескрайности пространства. По свой сущности Хе являлся андрогином, его женская форма именовалась как Хаухет. В изображениях Хе мужская сущность представлялась в образе лягушки или человека с головой лягушки. Женская сущность божества представлялась в образе змеи или змееголовой женщины. Также в Древнем Египте Хе часто изображали с пальмовой веткой в руке или на голове, что должно было символизировать долгую жизнь египтян. Его иероглиф в Древнем Египте обозначал бесконечность.

В качестве ипостаси Хе бог Нун олицетворяет собой бесконечные воды хаоса, его греческий аналог в этом качестве – Хаос и Апейрон. Хаос (Χάος) – у древних греков космогоническое понятие "зияющего" (от слова χάσκειν – зиять) пространства, существовавшего раньше мироздания. У философа и античного трагика Еврипида Хаос является пространством между небом и землей, a Марк Валерий Проб считал Хаос, воздухом, заполняющим место между небом и землей.

В космогонии писателя Аристофана (Птицы, 691-702) Хаос фигурирует в качестве первопотенций наряду с Эребом, Никтой и Тартаром. В Тартаре находится обитель богини мрака Никты и бога смерти Танатоса. Даже олимпийским богам эта мрачная бездна внушает смертельный ужас (Гесиод, Теогония, 717-745). От Эреба и Никты возникло мировое яйцо, а из мирового яйца появился Эрос. Эрос же из смеси всего порождает землю, небо, море, богов и людей.

В дальнейшем развитии античной философской мысли, Xаос понимается как беспорядочное состояние материи. Этот момент в скрытом виде находился во всех тех учениях, которые вообще понимали Xаос как принцип становления. Досократики Эмпедокл или Анаксагор и поэт Аполлоний Родосский (I 494-500) уже оперируют с первозданной беспорядочной смесью материальных стихий.

По представлениям Овидия образ Xаоса проявляется в виде двуликого Януса, выступающего как творческое начало (Овидий, Фасты, I 89-144). В трагедиях Сенеки Хаос из абстрактной космической картины превратился в предмет трагического пафоса (Медея 9; Федра 1238; Эдип 572), в тот мифологический образ, который одновременно и универсален, и космичен, и переживается глубоко интимно, мрачно и экстатически.